История

Фото горящей после погрома Згурицы сделано немецким солдатом. Воспоминания Ф.О. Усатинской (Гринзайд) из местечка Згурица в Бессарабии,  пережившей Холокост, опубликовал доктор истории Леонид Мосионжник. Автор избегает оценок и говорит только о фактах, пишет журнал «Историческая экспертиза». 

Ф.О. Усатинская (Гринзайд, 1929–2025) рассказала историю гибели еврейского местечка Згурица (ныне Дрокиевский район). Автору повезло: ее семья уцелела, пройдя через погром первых дней оккупации (7–9 июля 1941 года), через бессмысленные пешие перегоны по всей северной Бессарабии, через лагеря в Вертюжанах, Крыжополе и Ободовке, через Бершадское гетто. Не раз их спасало только чудо. Незадолго до смерти, в конце апреля 2025 года, она рассказала об этих событиях.

Официальные данные о том, что случилось в Згурице, отсутствуют. То, что осталось от села, освободили 21 марта 1944 года. С весны 1944-го по июнь 1945-го в МССР действовала чрезвычайная государственная комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в период Великой Отечественной войны,  данные для которой собирали местные комиссии по районам и сельсоветам. Эти данные, поступившие из 9 районов тогдашнего Сорокского уезда, ныне хранятся в национальном архивном агентстве Молдовы. Но из четырех районов - Згурицкого, Окницкого, Флорештского и Котюжанского - комиссия не получила ни одного документа о человеческих жертвах. И это не случайно.

По данным института Яд Вашем, из числа жителей Згурицы было уничтожено 949 человек, зарегистрировано в эвакуации - 155, пережил - 51, погибло на военной службе - 9. О событиях в Згурице мы знаем лишь по сообщениям выживших. Это воспоминания Ф.О. Усатинской и несколько свидетельств, собранных молдавским историком Дианой Думитру, которая взяла 62 интервью у выживших, а также использовала 173 устных истории, записанных в Молдове в 2003–2010 годах.

Згурица было одной из 19 еврейских земледельческих колоний Бессарабии. В 1930 евреи составляли 83,9 процента населения местечка (2541 человек). По данным переписи 2004 года в селе жило 2840 человек, евреев - ни одного.

Вот только часть воспоминаний крестьян о своих еврейских соседях, собранных Д. Думитру: «Евреи якобы ели курицу, а молдаване - мамалыгу; евреи спали на мягких подушках, а молдаване - на грубых коврах… Еврейские дети приносили в школу пирожные и другие лакомства, которых мы никогда раньше не видели».

До середины XIX века антисемитизм в Дунайских княжествах (Молдавии и Валахии) не был серьезной проблемой. А уже к концу того же XIX века Россия и Румыния - обе страны, считавшие Бессарабию своей, - делили между собой репутацию самых антисемитских стран Европы. Румынский антисемитизм не был расовым, как немецкий. Прежде всего он был экономическим и политическим. Страх перед конкурентами, страх перед тем, что положение меньшинств создает повод для вмешательства держав во внутренние дела Румынии, - вот что его подпитывало. Схожие факторы действовали и в Бессарабии.

В отношении Антонеску к евреям было немало параноидального: под «врагами нации» он понимал большевиков, евреев, масонов и прочие «оккультные силы», был уверен, что «Сатана - это еврей» и что только «еврейские комиссары» вынуждают русских так упорно сражаться. Его идеалом было моноэтничное государство, чтобы соседи не могли предъявить претензии ни на одну из его частей.

Отсюда разница в его отношении к евреям Бессарабии и Старого королевства: первых он огульно подозревал в симпатии к СССР, с существованием вторых готов был мириться - но только на определенных им самим условиях. Но вообще-то Антонеску рассчитывал лишь на то, чтобы этнические меньшинства (и прежде всего евреи) куда-нибудь исчезли из Румынии, оставив государству свое имущество. А каким путем- путем кровавых погромов, или депортаций, или принудительных «обменов населением», или поощрения эмиграции - его  не заботило. Кроме того, ему не нужно было дождаться Сталинграда, чтобы понять, что впереди поражение, это и привело к тем зигзагам его политики, на которые сегодня ссылаются те, кто хотел бы превратить военного преступника в национального героя.

Начало таким попыткам положил сам маршал, заявивший на суде 6 мая 1946 года: «Если евреи в Румынской Земле все еще живы, то это благодаря маршалу Антонеску». Это вызвало возмущенную реплику обвинителя Д. Сэраку: «Да сколько их еще живо? Сколько?».

Как и Гитлер, Антонеску был вегетарианцем. «Я не ем мяса, только растительную пищу», - заявил он на допросе 14 апреля 1946 года. Но его гуманизма хватило только на животных.

Румынский государственный аппарат, в те времена известный своей коррумпированностью, историк Рауль Хильберг описывал как «ненадежную машину, которая не реагировала должным образом на команды и действовала непредсказуемо, иногда упираясь, иногда уклоняясь».  Хаос в антисемитском законодательстве и несогласованность распоряжений летом 1941 года вели к тому, что колонны евреев вели из Бессарабии и Буковины не на восток, а на запад, за Прут, в Румынию. Этим и объясняется то место в рассказе Ф.О. Усатинской, когда из Згурицы людей погнали в Унгены, к Пруту, а оттуда - обратно в Сороки, а оттуда в Ямполь.

Для Антонеску важно было не физическое уничтожение евреев, а лишь их исчезновение из Румынии каким угодно способом. С этой целью в июле 1941 румынские власти попытались отправить часть бессарабских евреев на левый берег Днестра, в немецкую зону оккупации, в частности, по маршрутам Атаки - Могилев-Подольский и Сороки - Ямполь. Что там с ними будет - начальство не волновало.

Но наплыв такой массы дочиста обобранных и отчаявшихся людей усиливал хаос в тылу наступающих немецких войск. Коммуникации в районе Ямполя были особо важны, поэтому «зачистка территории» от любых потенциально опасных элементов проводилась с особой жестокостью.

Немцы потребовали от Румынии прекращения этой практики и начали высылать бессарабских евреев обратно за Днестр по тем же маршрутам. Каждый перегон сопровождался гибелью множества людей. В 1942 году румыны попытались переправить часть евреев из Транснистрии через Буг - тем же способом и с тем же результатом.

Действия румынских войск и жандармов были настолько неорганизованными, что это возмущало немцев, привыкших к порядку. Во время Ясского погрома (июль 1941 года) германский консул в Яссах Фриц Шельгорн, потрясенный увиденным, пытался добиться от префекта наведения порядка, уговаривал командование 30-го корпуса, чтобы хоть немецкие солдаты во всем этом не участвовали, - но получил ответ, что войска уже вышли из-под контроля.  

Айнзацгруппа D рапортовала 21 июля 1941 года: «Румыны действуют против евреев без какого-либо заранее продуманного плана. Не было бы повода для критики многочисленных казней евреев, если бы их техническая подготовка и манера казни не были неадекватными. Румыны оставляют тела казненных на месте, не хороня их. Айнзацкоманда предписала румынской полиции соблюдать больше порядка».

Нацисты не имели бы ничего против убийств по «продуманному плану», но «бессмысленные и беспощадные» действия союзников коробили даже их. Однако по сравнению с немецким порядком даже румынский хаос не был таким уж безусловным злом: уровень выживания еврейских депортированных был выше в Транснистрии, чем на оккупированной немцами Украине. Быть может, именно это и не нравилось нацистам: не сама жестокость, а ее малая эффективность?

«Книгой-ожогом» в 2000–2001 годах стала книга польско-американского автора Яна Томаша Гросса «Соседи: Уничтожение еврейской общины Едвабно в Польше». Речь в ней шла об убийствах и грабежах, совершенных местным населением. Как такое произошло в Польше, Литве, на Западной Украине, в Бессарабии?

Почему такие вспышки часто начинались в промежутке между выводом советских войск и прибытием захватчиков – когда власти не было, никто не мог ничего ни приказать, ни запретить местным жителям? Выжившие повторяют одно и то же: «соседи» были «хуже немцев», поскольку от них-то такого не ждали.

В Бессарабии антиеврейское насилие охватывало целые села - об этом рассказывает и Ф.О. Усатинская в главе «Первые три дня оккупации». В соседней Транснистрии, с 1920 советской, такого не было: факты насилия касались только отдельных лиц, а не целых групп. В том ли вся причина, как полагает Думитру, что советская власть 20 лет активно боролась с антисемитизмом, настроения жителей не подогревались годами ксенофобской пропаганды?

Следует учесть особенности крестьянской психологии. Крестьяне убеждены, что успеха могут достигать лишь немногие и только за счет всех остальных. Они скорее будут завидовать таким людям, ненавидеть их и злорадствовать по поводу их неудач, чем попытаются подражать им. А уж «раскулачить» - это даже не грабеж, а попытка «вернуть себе свое».

К близкому выводу приходит Д. Думитру: «Антисемитизм бессарабских крестьян в первую очередь проистекает из экономической напряженности. Не случайно многие выжившие евреи называют зависть одним из главных факторов, подпитывающих антиеврейские настроения. Несмотря на попытки правительства обучить и продвинуть жителей сельской местности, большинство крестьян все еще боролись за жизнь и оставались обиженными на евреев, которых считали процветающими за счет эксплуататорских методов ведения бизнеса. В понимании крестьян, их собственное богатство и имущество были «украдены» евреями».

Все это вместе взятое объясняет те жуткие сцены в Згурице, свидетелем которых стала Усатинская - и не только она. «Ефим Френкель из зажиточной семьи в Згурице заключал, что жизнь до войны была неплохой». Но в июле 1941 года тот же Ефим Френкель «стал свидетелем того, как «молдаване начали забирать все, начали насиловать, молдаване начали избивать людей, молдаване отрубили голову еврею косой».

Другой выживший после погрома в Згурице был особенно взволнован воспоминанием о том, как двое местных молдаван изнасиловали его еврейскую девушку на глазах у него и его семьи.

Лишь к вечеру первого дня, как вспоминает Усатинская, в погроме приняли участие румынские солдаты, на второй день - немцы, и все же «число застреленных солдатами было меньше, чем убитых крестьянами».

То же творилось и в других местечках: «Молдаванин из Единец вспоминал, что после разграбления в городе повсюду летали перья»: участники погромов были уверены, что евреи прячут свои деньги в подушках и перинах (так они поступили бы сами), поэтому начинали грабеж со вспарывания подушек.

Думитру удалось собрать свидетельства и с другой стороны: «Украинка из Згурицы рассказывала о людях из соседних деревень, приезжавших к ней на конных повозках, опустошая еврейские дома, когда бывших владельцев окружали румынские и немецкие солдаты. Другая вспоминала, как 12-летней девочкой из деревни Пырлица она вместе со многими другими местными жителями бросилась в Пырлица-Тырг, чтобы грабить еврейские дома. Местные жители забирали все, что могли найти».

Возможно, поэтому из Згурицы и не поступили акты о человеческих жертвах: крестьянам пришлось бы сознаваться в том, о чем не хотелось вспоминать.  

Когда евреев готовили к депортации, крестьяне их убивали и грабили; когда евреи ненадолго вернулись в село - те же крестьяне несли им еду. Здесь не было никакой ни классовой, ни расовой ненависти: одно дело - люди, которых вот-вот угонят, а их имущество так или иначе будет разграблено, другое дело - люди, с которыми предстоит жить дальше. И автор ссылается на подобную же сцену в «Испанской балладе» Л. Фейхтвангера.

Еврейка Анджела Дженеско из Болграда, «чья семья несколько месяцев укрывалась у друзей», в интервью Д. Думитру в Вашингтоне рассказала, «что только наши друзья относились к нам по-другому, пытаясь защитить нас… Крестьяне были совершенно равнодушны: забирали все имущество, дома».

Йехим Фишман, бывший житель Згурицы, «подчеркнул, что русский сосед предлагал убежище в течение первых трех дней испытаний». И это были не люди какой-то другой породы. Это были те же крестьяне, с той же психологией, лишь повернувшиеся к событиям другой стороной.

Но Усатинская рассказывает, как в Ободовке еврейская похоронная команда грабила трупы не хуже погромщиков: «Мои дорогие евреи тоже ведь разные… при ней стали вырывать золотые коронки у мертвой, и моя мама не только обозвала их фашистами, но ругала их как умела».

С другой стороны, она с благодарностью вспоминает немца - военного хирурга, спасшего ее тяжело заболевшую сестру. Пишет о румынском колонеле, отпустившем ее семью из страшного лагеря Печера. Об украинке, заведующей магазином, бескорыстно спасшей многих евреев, расстрелянной за связь с партизанами. Нет людей, хороших или плохих только по происхождению.

Таков фон, на котором разворачивалась трагедия Згурицы. И теперь это местечко, канувшее на дно, как Атлантида, наконец-то нашло добросовестного историографа своих последних дней. Пусть же этот труд займет подобающее место в истории. 

Публикуется в сокращении

Источник: https://www.istorex.org/post/leonid-mosionzhnik-the-holocaust-in-zgurita