История

Интересы Дорина Лозовану – ученого, географа, этнолога, путешественника – необъятны: от Балканских стран и Европы до Южной Азии, Дальнего Востока и Океании. Окончив два факультета Ясского университета - географии и права, он защитил докторскую, прошел специализацию в Лапландском университете Финляндии и научные стажировки в Германии, Австрии, Сербии, Италии, Исландии, России и ряде других стран.

Наши пути пересеклись в момент участия Дорина в молдо-немецком проекте «Настоящее-прошлое»: память и политика «забытых» жертв нацизма в РМ и Германии». История его деда по матери Михаила Арсентьевича Дмитриева, о которой рассказал Лозовану, потрясла. В одной жизни отразились судьбы миллионов граждан более 60 стран, втянутых в кровавые события Второй мировой войны.

И вот я уже бережно листаю мемуары деда – тетрадь с записями от руки. Наследие, оставленное им внуку, - это не подчищенная и порой нелицеприятная либо недосказанная правда о событиях тех лет. И, похоже, не рассчитанная на чужой глаз. Впервые доверяя кому-то эту тетрадь, Дорин говорит: «Правда не терпит интерпретаций». 

Соседи с родней Михаила Фрунзе

Михаил Арсентьевич Дмитриев родился за год до Октябрьской революции в многодетной семье в местечке Захарьевка Одесской области, позже переименованном в Фрунзовку.

«Родственники Михаила Фрунзе были с дедушкой соседями, жили через дорогу, эта часть села до сих пор называется "Молдаванка", - рассказал Дорин. - Жило много евреев, даже немцы и турки, не говоря о русских и украинцах. Между собой разговаривали на русском, а в своих семьях - на родном молдавском, представлявшем собой северо-приднестровский диалект, характерный для Рыбницы, Каменки, со звуком «с» вместо «ш» во многих словах».

Миша Дмитриев рос беспокойным ребенком, часто без причины плакал, и родители повезли его в Балтский монастырь к старцу Иннокентию, целителю и провидцу. Монах положил ладонь на голову ребенку, прочел молитву, и маленький Миша перестал плакать. Родителям Иннокентий сказал, что сын станет великим человеком. И действительно - он прославился своими подвигами и делами.

Русские, молдаване, евреи, немцы, гагаузы до войны жили в мире

В межвоенные годы Миша подрабатывал в синагоге, зажигал огонь в шабат, выполнял поручения. С немцами общался, постигал язык. В том районе были целые немецкие поселения, жили немцы и в Захарьевке. Евреи с немцами меж собой запросто общались на идише.   

Учился Михаил Дмитриев очень хорошо (от него внуку и передалась любовь к географии и истории), закончил десятилетку, учительские курсы, заочно – пединститут в Балте. Профессию выбрал по призванию, очень любил детей, рассказывает Дорин. Распределился в школу молдавского села Васылкэу.

«Там он познакомился с моей бабушкой Дарьей Яковлевной Гыска, - улыбается внук. - Им было по 17-18 лет. Она стала преподавать в школе домоводство. Рано потеряла отца, отчим по фамилии Стерпу очень образованный, умный был человек. Попал в плен в русско-японскую войну, рассказывал такие жуткие вещи, что стыла кровь. Из-за этих рассказов и прозвали его японцем.

А мама моей бабушки была по фамилии Сакарджи и по прозвищу «турчанка» - корни то ли турецкие, то ли гагаузские. Окончила в Васылкэу молдавскую школу. Дедушка во Фрунзовке учился на русском, но хорошо знал и молдавский, писал по латинице. В 1937 году дослужился до директора школы. В 1940-м призвали его в Красную армию».

Первый бой принял на Перекопе и вступил в партию

В мае 1941-го Михаил Дмитриев с отличием заканчивает полковую школу в Краснодаре и становится заместителем политрука батальона. А уже 20 июня дивизию отправляют в Крым, в евпаторийские лагеря, где его и застает война.

Первый бой приняли на Перекопе. В Феодосии в это время формируется 320-я дивизия особого отдела Народного комиссариата внутренних дел, куда вызывают Михаила: безупречная биография, недюжинная физическая сила, знание языков… Назначают командиром подразделения особого отдела армии и отправляют в Керчь на оборону Крыма.

Положение Красной армии было тяжелым, каждый воевал за пятерых. Бандиты, уголовники, воры, сеяли панику: мол, хватайте все подряд, Советской власти конец. Довелось чекисту лицом к лицу встречаться и со шпионами, солдатами вермахта при обороне Керчи. По пять-шесть раз на день отбивали красноармейцы «психические атаки».  

На передовой Михаил Дмитриев вступил в партию. «С этой дивизией я воевал до 19 мая 1942 года, пока мы, неся тяжелые потери, не оставили Керченский полуостров, - читаем в мемуарах Дмитриева. – Гитлеровцы лезли напролом, наши войска вступили в войну плохо оснащенными. Против танков выставили конницу, которую фашисты превратили в кровавое месиво».

Шла срочная эвакуация, на баржи сажали только раненых, женщин и детей. Солдатам был дан приказ стоять до конца. Но Крым уже был оккупирован, Красная армия отступала. Солдаты прыгали в холодную воду в надежде переплыть пролив.

Михаил с товарищем схватились в воде за трос, которым катер буксировал баржу в Анапу. За несколько часов в ледяной воде под бомбежкой, потерял слух. Еле живого его отправили в госпиталь. Там обнаружили опухоль. Пережил трепанацию черепа, частично оглох на одно ухо, но остался в строю.

Десант в Австрию

Дмитриев участвовал в тяжелых боях под Новороссийском, воевал на Курской дуге, в боях за Украину.

В 1944 году из штаба 47-й армии его вызвали в генштаб в Москву, направили в спецшколу разведки.  Воевал в партизанских отрядах Белоруссии. Описал эпизод, когда группа разведчиков на хуторе застигла врасплох сборище полицаев, уничтожив 16 человек и взяла «языка».

Взлетали на воздух склады с боеприпасами, подрывались вражеские грузовики. Группу Дмитриева готовили к десантированию в Румынию. Но когда советские войска освободили Одессу и подошли к Пруту, румыны обратили штыки против Гитлера, и группа была переброшена на границу Австрии с Венгрией, неподалеку от города Сомбатхей в Бургенланде.

В спешке самолет десантировал группу из четырех человек не там, где планировалось. Январь, снега по пояс, незнакомая местность. Связались с Большой землей, доложили обстановку… «Я посетил места, связанные с последним заданием дедушки, будучи на стажировке в Австрии, - рассказывает внук. - Побывал и в Крыму и Краснодарском крае».

Война подходила к концу, немцы яростно защищались. Отряд разведчиков был сформирован из радистки по имени Ира и бывших румынских пленных из дивизий, которые воевали на стороне Красной армии. Среди них был Александр Ковач, житель Тимишоары, серб, хорошо владевший немецким. Разведчиков одели в штатское, снабдили документами. Тогда много пособников фашистов бежало на Запад, группа Дмитриева по легенде якобы была в их числе.

Передвигаться по глубокому снегу было трудно. Сказывалась усталость, заканчивалась еда. Шли по лесам. На опушке их заметили австрийские ополченцы. Саша направился к ним, чтобы отвлечь и дать товарищам уйти. Его повели в комендатуру. Несколько автоматчиков стали преследовать остальных, убили радистку. Дмитриев подполз к ней, снял рацию, закопал в снег…

Раздался еще один выстрел, замертво упал второй разведчик. Михаил забрал у него пистолет и вышел к шоссе. Прыгнул через бруствер в речку и по ней ушел в лес. Наткнулся на землянку лесорубов. Там переоделся в сухое, отдохнул и через час был уже в каком-то селе. Оба пистолета оказались без патронов, пришлось бросить. Поинтересовался, где комендатура, сказался беженцем. Подошли патрульные…  

Осужден к смертной казни

Утром явились комендант и переводчица, беседовавшая с Михаилом на украинском. Он выдал легенду. Скоро привезли избитого Сашу. Пока дежурные пили чай, Михаил успел шепнуть ему: «Мы друг друга не знаем. Легенда в силе». Фашисты ничего от них не добились и отправили в тюрьму в Сомбатхее, оттуда - в Вену. В гестапо допрашивали по ночам, могли вызвать два-три раза, не давая спать.

«Вену с утра до вечера бомбили. Нас постоянно навещали офицеры-власовцы, вербовали, обещали сохранить жизнь. Два месяца я провел под пытками, потом был осужден к смертной казни, - напишет в своих мемуарах Дмитриев. - Казнь потом заменили концлагерем Маутхаузен. Откуда мне было знать, что это одно и то же? Посадили в эшелон. На одной из станций сняли кандалы и повели человек 120 пешком в лагерь».

«Когда тебя уложат в повозку с мертвецами - не шевелись»

Глава пятая мемуаров… «Поселили меня в 24-й блок. Узники знали, что отсюда дорога одна - в крематорий. Подошел ко мне человек, спросил откуда я. Ответил: с Украины. За что попал в лагерь? Мол, плохо воевал. И тут он шепотом спрашивает: ваша фамилия, случайно, не Дмитриев, вы не с Фрунзовки?

Я оторопел. Отвечал по легенде: «Я - Олег Соколов».  «Не бойтесь, - говорит, - я вас знаю, мы вместе с вами гуляли на свадьбе моей двоюродной сестры Маруси».  Представился: «Полковник Шамшаев Алексей Митрофанович». И добавил: «Никому ни слова. С офицерами РОА не разговаривать. Мы постараемся вас спасти». 

В 24-м блоке – это была зона приоритетного уничтожения - кроме евреев находились коммунисты, летчики – советские и американские, разведчики и диверсанты… Дважды ко мне подходили офицеры-власовцы. Я просил дать время подумать, ссылался на проблемы с сердцем.

«Когда тебя уложат в повозку с мертвецами - не шевелись», - инструктировал меня Шамшаев. - И ничего не бойся.

Легко сказать - «не бойся»… Через шесть суток тележка повезла меня в куче трупов к крематорию. Участь попасть живым в печь наводила на меня ужас.  По пути в тележку забрасывали новые трупы. В какой-то момент из трупа я перевоплотился в рабочего, который тащит эту тележку.

130 ступеней вверх

К концу дня иду, как мне было велено, ночевать в 16-й, рабочий, корпус под фамилией одной из жертв крематория. Надзиратели и эсэсовцы чувствовали конец войне, сутки напролет без остановки работали печи, куда сбрасывали умерших, а иногда просто обессиленных.

Тех, кто был покрепче, использовали в каменоломне. Носили камни из штольни по 130 ступеням вверх, каждый, кто спотыкался или ронял камень, получал пулю. Использовали людей и на рытье траншей: не успевали сжигать трупы, закапывали. Выжившие рассказывали, что потом земля «дышала» – многих закапывали живьем.

Шамшаев позаботился, чтобы меня взяли на склад чистить картошку для столовой гестапо и охранного полка. «Элитная» еда – картофельные очистки, сваренные на пару… Мы несли их за пазухой и в штанах в барак, чтобы поделиться с товарищами.

Над лагерем все чаще летали самолеты. Бомбили союзники. Охрана лагеря держалась до последнего. Они были озлоблены и еще больше зверствовали».

Генерал Карбышев и лагерное сопротивление

Михаил Дмитриев попал в лагерь спустя месяц после казни легендарного Дмитрия Михайловича Карбышева, генерала инженерных войск. Фашистам было важно сломить его волю, года два Карбышева держали в неплохих условиях в надежде склонить к сотрудничеству по примеру генерала Власова. Но он не пошел на сделку с совестью.

В день казни была необычно холодная для Австрии, погода. Раздетого, в одном нижнем белье, генерала вывели на плац и на глазах у страдальцев Маутхаузена поливали из шланга ледяной водой, пока он не превратился в ледяную статую. Рассказ об этом передавали из уст в уста, дошел он и до Михаила Дмитриева.

Подполье в Маутхаузене организовывало побеги, в антифашистском сопротивлении участвовал даже австрийский генерал Краузе, брошенный в концлагерь. Были среди австрийских узников и коммунисты, и несогласные. Чехи ведали лагерными картотеками, и это тоже был путь к жизни.

Побеги из Маутхаузена были еще до бомбежек, когда узников вывозили на работы. Часто их ловили простые крестьяне, получая премии за беглецов. Пойманных сажали в карцер или расстреливали. Во время одной из бомбежек Михаил Дмитриев с группой узников прорвались за пределы лагеря через брешь в стене. Главное было добежать до леса, поскольку в открытом поле их могли достать пули нацистов, строчивших из пулеметов им в спину. Кто добегал - имел шанс на спасение. Выйдя из леса, Дмитриев с другими беглецами спрятались в хлеву на подворье австрийской семьи. Им помогли остарбайтеры с Украины, парень и девушка, они спасли от голода и помогли бежать дальше, к месту, где уже подходили советские войска.

Будучи на стажировке в Австрии, Дорин Лозовану с коллегой-австрийцем Маркусом Хирнспербергом побывал в Маутхаузене. Теперь это мемориал. Нашел дедушкин барак, от которого остался фундамент, увидел газовые камеры, печи крематория. Молча постоял у памятника генералу Карбышеву. И отправил дедушке оттуда открытку.

Родина Гитлера - жертва Гитлера?

Холодный душ Дорин получил еще на входе: «Заходим мы с Маркусом на территорию лагеря, а там большой плакат висит, на нем крупными буквами: «Австрия - первая жертва гитлеровской Германии». Я был в шоке от такого лицемерия. И это при том, что сам Гитлер был австриец. Возмутился и Маркус, сказал мне по-русски: «Это неправда, мы были одни из них! Они стремятся отмежеваться от фашистских зверств!».

И второй сюрприз: на мемориал продавались билеты по 15 евро, как будто это музей мадам Тюссо или аттракцион. Это же память! Я объясняю на входе, что приехал сюда не как турист, а как внук бывшего узника, что мой дед из этого концлагеря бежал. Копии документов показал. Мне говорят – мол, для деда вход свободный, а вы берите билет. Но я внук своего деда. Вытащил удостоверение работника национального музея этнографии и природы – по конвенции ЮНЕСКО музейный работник имеет право свободного входа во все музеи мира. В Ватикане я спорил, потерял три часа, но победил. А тут мне дали билет за полцены, по какой-то льготе, но чего стоил сам факт!».

В Нюрнберге посмотрел в глаза поджигателям войны

После концлагеря Михаила Дмитриева отправили подлечиться в санаторий в Бадене, а потом он был зачислен в группу переводчиков с румынского языка при советской делегации на Нюрнбергском процессе.

«Я имел счастье остаться в живых и своими глазами увидеть немецких палачей на суде. В начале 1946 года, будучи в армии при штабе Южной группы войск вместе с генералом Роговым в качестве адъютанта-переводчика румынского языка по спецпропускам отправился в зал, где шел суд над главными преступниками нацизма».

«Трансляция заседаний шла по радио на русском, немецком, французском и английском языках. На этих же языках ежедневно выходили газеты и освещали ход суда... Фашисты получили по заслугам, мир ликовал...».

Организатор детских домов

Процесс был длительным, домой Дмитриев вернулся к концу 1946 года. Некоторое время был в Румынии с советскими войсками, в Клуже, Араде служил переводчиком. По возвращении на родину организовывал детские дома в селах Ворничены и Лозова Страшенского района.

Начинали с нуля. Собирали под крышу сирот, беспризорных. Дмитриев стал для сотен детей папой. Преподавал историю и географию, обеспечивал питанием, в голод подкармливал тех, кто не был детдомовцами.

«Дедушка был настоящим коммунистом, он отдавал все свое, а себе не брал ничего, хотя и в то время были нечистые на руку, - рассказывает Дорин Лозовану. - Знавал дедушка таких людей во время депортаций, да и сейчас они есть: покорми их - они на тебя донесут, продадут мать родную. В этом беда нашего общества».

Спасибо, товарищ полковник!

После войны Михаил Дмитриев нашел полковника Шамшаева, который жил в Цюрюпинском районе Херсонской области в селе Великие Копанки.

Сказал ему спасибо. А в дневниках написал: «Об Иванове, Краузе – моих дорогих спасителях - так ничего и не узнал… Немецкие друзья-тельмановцы из 14 блока, где содержались антифашисты, рассказывали, что, предвидя полное поражение Германии, Гитлер обещал передать в собственность конструкторам атомной бомбы целые страны, лишь бы они помогли быстрее уничтожить «русскую тварь». Счастье, что им это сделать не удалось».

Навеки папа для сирот…

Михаил Дмитриев, как и предсказывал старец из Балты, стал известным человеком. Он будет избираться депутатом, занимать высокие партийные и хозяйственные должности, станет директором пионерлагеря в Калараше. Уже будучи на пенсии возглавит совет ветеранов в селе.

Его доброту никогда не забудут воспитанники детских домов, получившие образование и путевку в жизнь. Бывший детдомовец, писатель Василе Коцофан напишет о нем книгу, журналист «Молдова сочиалистэ» Ион Прока прославит на страницах  газеты. Спасибо при встрече скажет ему двоюродный брат певца Иона Суручану, тоже бывший детдомовец.

В начале нулевых Михаил Дмитриев от немецко-австрийского фонда взаимопонимания и примирения за свои страдания в концлагере получит денежную компенсацию. И бабушка Дорина Лозовану по-житейски будет этому рада.

…Навеки икона для внука

Самым счастливым временем внук назовет время общения с дедом: «Дети на ночь слушали сказки, а я был впечатлен историями дедушки про войну». Михаил Дмитриев очень любил единственного внука, который пошел по его стопам и с картой отслеживал историю его путешествий. Дед дожил до 89 лет и после тяжелой операции умер на руках внука. В последние минуты жизни в кишиневской больнице они были рядом.

А ведь таких семей, достойно переживших тяжелое военное лихолетье, на нашей земле немало…  

Мария БУИНЧУК